РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА
И. С. ТУРГЕНЕВ
БИРЮК
«Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках», — начинает автор свой рассказ. До дому еще далеко — верст восемь. Добрая рысистая кобыла бодро бежит по пыльной дороге, рядом, словно привязанная, не отстает усталая собака. Огромная лиловая туча, медленно надвигающаяся из-за леса, предвещает грозу. Когда охотник уже въехал в лес, полил ручьями дождь. Лошадь начала вязнуть. Пришлось остановиться под широким кустом, чтобы переждать ливень. Вдруг при свете молний охотник увидел рядом с дрожками высокую фигуру человека. Это был здешний лесник, которого в округе все звали Бирюком.
Прозвище леснику дали за угрюмый нрав и суровость. Он не давал спуску браконьерам и порубщикам. «Вязанки хвороста не даст утащить; в какую бы ни было пору, хоть в самую полночь нагрянет, как снег на голову, и ты не думай сопротивляться, — силен, дескать, и ловок, как бес...» Ни уговоры, ни подкуп не могли сломить лесника. Мужики даже извести его хотели, убить то есть. Но не удавалось — очень уж силен был Бирюк, да и врасплох застать его было трудно.
Настоящее имя Бирюка — Фома Кузьмич. Был он настоящий добрый молодец — как из русской былины: высокого роста, плечист, могучего сложения, с черной кудрявой бородой.
Лесник предлагает промокшему охотнику переждать дождь в своей избе. Печальное зрелище представляло собой это жилище. Всего одна комната — закоптелая, низкая и пустая. В углу — ворох тряпья, на столе — лучина, а посредине на длинном шесте — люлька с ребенком. «Я посмотрел кругом, — пишет автор, — сердце во мне заныло: невесело войти ночью в мужицкую избу».
Кроме лесника и младенца в люльке, в избе была девочка лет двенадцати, Улита, — дочь его. Охотник удивился: где же мать этих детей?
— Аль у тебя хозяйки нет? — спросил он у Бирюка. — Умерла, знать?
— Нет... да... умерла... — сказал сначала Бирюк. А потом с жесткой улыбкой признался, что сбежала его жена с проезжим мещанином, даже младенца оставила. Это одинокое неустроенное житье тоже было причиной прозвища лесника.
Когда дождь кончился, охотник засобирался в дорогу. Но тут лесник услышал в лесу стук топора. Как ни прислушивался охотник, его слух ничего не улавливал. Ему стало любопытно, и он решил пойти вместе с лесником в лес.
«Подождите здесь», — шепнул мне лесник, нагнулся и подняв ружье кверху, исчез между кустами. Я стал прислушиваться с напряжением. Сквозь постоянный шум ветра чудились мне невдалеке слабые звуки: топор осторожно стучал по сучьям, колеса скрыпели, лошадь фыркала... «Куда? стой!» — загремел вдруг железный голос Бирюка. Другой голос закричал жалобно, по-заячьи... Началась борьба. «Вре-ешь, вре-ешь, — твердил, задыхаясь, Бирюк, — не уйдешь...»
Вором, который уже повалил дерево, оказался худой мужик в лохмотьях, мокрый, с длинной растрепанной бородой. Лесник повалил его, связал, забрал его дрянную лошаденку и все отправились в избу Бирюка. Браконьера посадили на лавку. Сначала он сидел тихо. А потом начал упрашивать лесника, чтобы отдал ему его лошадь, — дома семья, детишки, которых кормить нечем.
«Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки. Кузнечик кричал в углу... дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали.
— Фома Кузьмич, — заговорил вдруг мужик голосом глухим и разбитым, — а, Фома Кузьмич.
— Чего тебе?
— Отпусти.
Бирюк не отвечал.
— Отпусти... с голодухи... отпусти.
— Знаю я вас, — угрюмо возразил лесник, — ваша вся слобода такая — вор на воре.
— Отпусти, — твердил мужик, — прикащик... разорены... во как... отпусти!»
На все уговоры лесник отвечал одно: «А ты все-таки воровать не ходи». В отчаянии мужик забывает свой страх и начинает кричать на лесника; «Ну, на, ешь, на, подавись... на, душегубец окаянный, пей христианскую кровь, пей... А до тебя, погоди, доберемся!» Лесник в спокойном изумлении смотрит на вора; то ли пьян он, то ли с ума сошел?
Охотник решает во что бы то ни стало освободить мужика, заплатить за срубленное дерево. Но пока он размышляет об этом, Бирюк хватает вора за шиворот и выталкивает за дверь: «Убирайся к черту со своей лошадью», — словно смущаясь своей доброты, грубыми словами прикрывает он свой великодушный поступок.
— Ну, Бирюк... удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый.
Но Бирюк ничего особенного в своем поступке не видит, просит только барина никому не рассказывать об этом.
На том они и расстались. Кто знает, сколько таких добрых дел уже совершил этот мрачный на вид человек и сколько великодушия и доброты заключено в его одинокой душе?